Математическая Рапсодия Павла Жукова

Внимательно всмотритесь в это лицо. Кого вы видите? Актера с голливудской внешностью? Модель Calvin Klein? Кто этот голубоглазый красавец с ямочками? Трепещите, ибо ответ удивит. Завидуйте его собеседникам, ибо за милой и харизматичной внешностью Павла скрыты безграничный талант, широкая душа и высокий, незаурядный интеллект. Он как математическая задача, поскольку его умозаключения — это неожиданные открытия в стиле «Опа! Да ладно!», — они удивляют и радуют. Честно, даже не знаю, чего в нем больше — чувств или логик. Не томлю. Павел Жуков — композитор академической музыки и профессор высшей математики и статистики Высшей школы экономики.

Вы когда-нибудь видели профессора математики, так красиво роняющего слезу? Я видела. У Павла на уме числа и формулы, а в венах музыка. Сама наша беседа была похожа на музыкальное произведение: мы погрузились в диалог, мы переживали разные эмоции — от светлой грусти до восторга. В общем, полная гармония и никакой фальши. Он эмоционально жестикулировал своими музыкальными пальцами, раскладывая на составляющие произведения великих композиторов, а потом остроумно, но при этом вполне научно доказывал, что математика — гармония, а музыка есть математика и нахождение связей между искусством и наукой — самое увлекательное занятие сродни детективному расследованию. Я согласна. Мы с Павлом увлеченно копали под математику и музыку, выявляя в каждой области божественную красоту. Люди до сих пор осмысливают, что такое прекрасное, и данный путь не нов и занимателен. Читатель сам в этом убедится, ознакомившись с нашим интервью.

Что появилось раньше — математика или музыка?

Музыка. Появление музыки до сих пор остается для ученых загадкой. Есть мнения, что зачатки музыки сформировались еще в первобытном обществе. А если говорить про распространение музыки и ее воздействие, то вспомним историю. Культурное единство Европы достигалось за счет церкви. На базе христианской учености возникали трактаты о музыке, формировался хор. Народ был буквально гипнотизирован с помощью таких маркетинговых фишек, как впечатляющая архитектура церквей и соборов, дорогая одежда служителей, запахи ладана и музыка! Возникла полифония, которая резонировала, разносилась. А сам звук заключает в себе мажорную гамму (это уже физика).

Хорошо. А человек? Его голос тоже разносится, проникает в сознание, душу, будоражит… Какое решение стоит за этим?

Говорят, человеческому голосу тождественен духовой инструмент. А на самом деле человеческому голосу родственен струнный инструмент, потому что голосовые связки — две струны. Скрипка тождественна человеческому голосу.

Это многое объясняет. А как извлекается звук у человека?

У нас две ниточки, две складки. Почему у мужчин кадык? Потому что в определенном возрасте под воздействием гормонов эта ниточка опускается. И чем длиннее эта струна, тем ниже голос. Звук же извлекается за счет действия воздуха: диафрагма создает воздушное давление и струна может колебаться, вибрировать. Такие инструменты, как виолончель, виола, виола д’амур (эпоха барокко и раннего классицизма), по звучанию напоминают человеческий голос и интонацию.

Правда, что гармоничность и качество звучания выражаются некой математической пропорцией?

Нет, это деталь. Мы же не оцениваем великолепие готического собора по невероятно гладкому камню в третьем ряду сооружения. Музыкальное произведение, как и здание, — это форма. В этом плане мне очень нравится сравнение музыки с архитектурой. Эти два вида искусства познаются со временем. Сначала мы видим здание издалека, потом рассматриваем центральный фасад, далее можем обойти сооружение… Так же и с музыкой — она многогранна. Нам нужно прослушать все произведение, чтобы стала понятна концепция. Может ли быть гениальным произведение с довольно невыразительной темой? Может.

Хочу примеры.

К примеру, «Танец с саблями» из балета «Гаянэ».

Произведение Арама Хачатуряна невыразительное?!

Оно гениально. Я вот про что. (Стучит пальцем по столу и пропевает тему «Танца с саблями».) Тара-тататата-тата-тара-тататата-тата пара-пара-пара-паамм па-пааам. Что в этой мелодии интересного? Почему она нравится и почему так хороша? Там есть и другие составляющие — вот почему. По выразительности мелодии она невероятно проста. Сначала мы долбим по одной ноте, а потом спустя пару тактов спускаемся. Слияние ритма и нот — вот великолепие. Этот пример я очень люблю приводить на лекциях, говоря о составных частях музыки. У Шопена в Прелюдии ми минор можно найти то же самое. Аккорды потихоньку начинают сползать, и в итоге одна нота, которая постоянно звучит, постепенно окрашивается другим смыслом. В этом случае средством выразительности выступает гармония. А мелодия — самое выразительное, что остается в сознании слушателя. В европейской музыке за выразительную часть отвечают верхние ноты. В хоре, как правило, это партия сопрано. Но в традициях русской народной музыки это не так: лидирует средний голос. Выразительность достигается разными средствами. В «Танце с саблями» происходит расщепление. Главный вопрос: как сложить из этих кирпичиков (тем) целое гениальное произведение? А поскольку это не наука, а искусство — путей решения масса! Как в математике.

И какой подход использовать — математический или душевно-сердечный?

Аналитика здесь точно нужна. Я сейчас пишу большую статью про Римского-Корсакова и его подход к музыке. Корсаков был членом «Могучей кучки» (Творческое содружество русских композиторов, сложившееся в конце 50 — начале 60-х гг. XIX века. Известно также под названием «Новая русская музыкальная школа», Балакиревский кружок — Прим. Ред.). Кружок быстро развалился. Римский-Корсаков и Милий Балакирев, руководитель организации, были ярыми противниками того, что чему-то нужно учиться строго, канонически. А потом даже они осознали, что в музыке есть и должны быть свои законы.

У музыки есть свой язык: грамматика, синтаксис, ударения. Несмотря на то что у каждого композитора свой узнаваемый музыкальный слог, грамматику никто не отменял. Есть общие законы, которые важны с точки зрения психофизики: что благозвучно, а что фальшиво. Равель говорил, что 30 % — это удачный материал, а 70 % — работа с ним, то, как ты выстроишь форму, поставишь кульминацию, изменишь тональность. И в песне так же: во всем произведении звучит одна тональность, а потом на модуляции она меняется — у слушателей уже другие эмоции!

И в песне так же: во всем произведении звучит одна тональность, а потом на модуляции она меняется — у слушателей уже другие эмоции!

Уже Вагнер в опере «Тристан и Изольда» делает все по-другому! Там, по сути, нет ни одного устоя! Есть уже популярный именной, скажем так, Тристан-аккорд — визитная карточка гармонического стиля Вагнера и символ позднеромантической гармонии в целом. Ты ждешь, что он вот-вот разрешится, а не разрешается. Это такое любовное томление… Его тяжело слушать. Этот аккорд и в «Меланхолии» Ларса фон Триера играл, держа в напряжении. Тогда уже говорили о кризисе в романтизме, который отошел от классической гармонии. А в XX веке композиторы сказали: «Нет, долой всю вашу тональность, весь ваш до минор, ля мажор, будем использовать все 12 тонов!» Так родилась новая венская школа (нововенская) в противовес Гайдну, Моцарту. И вот тут уже начинается настоящий фашизм внутри музыки. Это ужас! Возникает понятие серии, где сама серия устроена по жестким правилам. Например, нота до не может вновь возникнуть, пока не проиграются все 12 тонов полностью. Вот погуляй по всем нотам, потом отыграй до.

Нововенцы — музыкальные «серийные» убийцы.

Да-да. Жесткая перпендикулярность классической гармонии приводит к другой крайности. У них свои формулы. У них есть так называемый магический квадрат. Есть где написать? (Берет ручку и пишет у меня в блокноте SATOR—AREPO—TENET—OPERA—ROTAS). В каком направлении ни читаешь, всегда одинаково. Это бессмысленная формула, но она положила начало этому музыкальному фашизму. Пример: до-ре-ми, ми-ре-до. Я могу отобразить ее зеркально и вниз: до-си-ля. Исходя из этих принципов, из одной серии конструируют все остальные. Вроде все понятно, но ни черта не слышно! Это яркий пример того, что внутри какой-то школы (а школа — это конкретная эстетическая концепция) возможны свои правила — отсутствие правил, свобода. Между школами есть сильные отличия. В середине XX века другая школа собирала мелодию из звуков разных предметов (турникета или поезда), а потом нарезала все это и строила конкретную звуковую картину.

Тоже искусство?

Да. Музыка не сухо про ноты, а про мелодию. Математика тоже не про числа, она про утверждения: если то-то, значит, сё-то!

В искусстве, говоря словами Елены Ваенги, «важно не что, а как». (Улыбается.) Мы знаем, что Ромео и Джульетта умрут, но нам интересно как! Одно дело, как показано в балете у Прокофьева, а другое дело — у Чайковского в увертюре-фантазии.

В общем, музыку и математику объединяет логика. А в каких случаях она не нужна?

Еще одно сильное сходство между музыкой и математикой — это два символьных языка: у одного — формулы, у другого — ноты. В каких случаях логика не нужна? С маленькой пьесой легче: сел за инструмент — все, погнали! Успевай только записывать. Но когда у меня есть вступление и есть финал, внутри надо грамотно наполнить, должен быть контрастный элемент. Музыка —соединение разнородного, но вместе звучащего однородно. А как это сделать? Ло-ги-кой!

В наполнении произведения контрастами и вообще в композиции Арам Ильич — прекрасный пример. Кстати, я музыкальный внук Арама Хачатуряна.

Да не может быть!

Может. (Улыбается.) Мой учитель Кирилл Евгеньевич Волков — ученик Арама Ильича. Арам Ильич очень самобытный композитор, который развил композиторское мышление. Он был человек невероятной энергии. Есть одна забавная история, рассказанная моим учителем про Арама Ильича. На каждого советского композитора, который часто выступал и гастролировал, был открыт счет в швейцарском банке. Весь доход великим артистам переводили в банк, но у самого композитора доступа к этому счету не было. Он получал порядка 10 % от гонорара. И вот Араму Ильичу было интересно, сколько у него там накопилось. Он встретился с представителем банка и начал его расспрашивать. А в то время самым популярным композитором середины XX века (суперстаром) был Игорь Федорович Стравинский! Специалист отвечает Хачатуряну: «Извините, не имею права Вам назвать сумму на Вашем счете. Но знайте, что сначала идет Стравинский, а потом Вы!»

Павел, я на Вас смотрю и поражаюсь: как такой тонкий и душевный человек, в котором живут бесконечная доброта, талант и эмпатия, еще не сошел с ума, как эти герои? Математика спасает?

Кстати, композиторы в плане сумасшествия стабильны. Поэты — вот психи нелеченые. У композиторов очень много логики, поэтому там нет места безумию. Плохо с этим делом было у Шумана, у Бедржиха Сметаны. О! Я чехов очень люблю. Великолепные Леош Яначек, Богуслав Мартину. Из современных могу выделить «Книгу печали и радости» Настасьи Хрущевой. У Михаила Зощенко есть научно-художественная повесть «Возвращенная молодость», где он интересно рассуждает, как устроена психика.

Что читаете?

Я сейчас читаю исключительно музыковедческую литературу про Римского-Корсакова, так как работаю над лонгридом. Читаю «Огненный перст» Акунина. В свое время мне очень нравился Жорж Сименон — один из самых знаменитых представителей детективного жанра. Все его психологические романы перечитал. У него есть интересное произведение — «Стриптиз». Из современных Улицкая мне очень нравится и ее «Зеленый шатер»; у нее очень мягкий, погружающий слог. А еще я не люблю морализаторство, мне не заходит ни Толстой, ни Достоевский. Поэтому Чехов!