История Фотографии и Питер Линдберг

Фотография – искусство и сами художники обращались к фотографии, дабы облегчить свою деятельность. На создание одной картины уходило огромное количество времени. Зачастую один человек или целая семья не могла столько времени позировать в неподвижности. Приходилось рисовать портрет в несколько этапов. Художникам хотелось ускорить этот процесс. И тогда они взяли на вооружение устройство под названием «камера-обскура».

Камера-обскура была упомянута даже в трудах Леонардо да Винчи. На самом деле её свойства были известны ещё Аристотелю, древнегреческому мыслителю. Камера-обскура представляет собой герметичный ящик или темную комнату без окон. В центре одного из концов располагается круглое отверстие. Свет извне проходить сквозь него, попадая на другой конец. Человек в этом случае увидит проекцию пространства, располагающегося за камерой, но в перевернутом виде. Леонардо да Винчи придумал разделить помещение стеной с полупрозрачным холстом или стеклом, на которое проецировалось изображение. Художнику оставалось лишь зарисовать картинку.

«Новая история фотографии» под редакцией Мишеля Фризо, том I

История

Туман, окутывающий истоки фотографии, все же не такой густой, как тот, что скрывает начало книгопечатания; более ясно проявляется в этом случае, что в момент, когда пробил час открытия, это почувствовало сразу несколько человек; независимо друг от друга они стремились к одной цели: сохранить изображения, получаемые в camera obscura, известные по крайней мере со времени Леонардо. Когда после примерно пятилетних поисков это одновременно удалось сделать Ньепсу и Дагерру, государство, воспользовавшись патентными сложностями, с которыми столкнулись изобретатели, вмешалось в это дело и произвело его, выплатив им компенсацию, в ранг общественной деятельности. Таким образом были созданы предпосылки для длительного ускоренного развития, что не давало возможности оглянуться назад. Вот и получилось, что исторические или, если угодно, философские вопросы, поднятые взлетом и падением фотографии, десятилетиями оставались без внимания. И если сегодня они начинают осознаваться, то тому есть ясная причина. Новейшая литература указывает на то обстоятельство, что расцвет фотографии связан с деятельностью Хилла и Камерон, Гюго и Надара – то есть приходится на ее первое десятилетие. Но это и десятилетие, которое предшествовало ее индустриализации. Это не значит, будто в это раннее время рыночные торговцы и шарлатаны не старались использовать новую технику как источник наживы; это делалось, и даже часто. Но это было гораздо ближе к ярмарочным искусствам – на ярмарке же фотография до наших дней была как дома, – чем к индустрии. Наступление индустрии в этой области началось с использования фотографии для изготовления визитных карточек; характерно, что человек, впервые воспользовавшийся фотографией в этих целях, стал миллионером. Было бы неудивительно, если бы особенности фотографической практики, сегодня впервые обращающие наше внимание на этот доиндустриальный расцвет фотографии, скрытым образом были бы связаны с кризисом капиталистической индустрии. Это, однако, никак не облегчает задачу использовать прелесть снимков, содержащихся в недавно появившихся замечательных публикациях по старой фотографии, для действительного проникновения в ее сущность. Бытовало следующее шовинистское мнение:

«Стремление сохранить мимолетные отражения, – писала газета, – дело не только невозможное, как выяснилось после проведения основательного немецкого расследования, но и одно только желание сделать это есть богохульство. Человек создан по подобию Божию, а образ Божий не может быть запечатлен никакой человеческой машиной. Разве что божественный художник может дерзнуть, вдохновленный небесами, воспроизвести богочеловеческие черты безо всякой машинной помощи в минуты наивысшего вдохновения и повинуясь высшему приказу своего гения».

Это проявление обывательского понятия искусства во всей его тяжеловесной неуклюжести, понятия, которому чуждо какое бы то ни было участие техники и которое чувствует с вызывающим появлением новой техники приближение своего конца. Тем не менее именно на этом фетишистском, изначально антитехническом понятии искусства теоретики фотографии почти столетие пробовали строить дискуссию, разумеется – без малейшего результата. Ведь они пытались получить признание фотографа именно от той инстанции, которую он отменял.

Совсем другим духом веет от речи, с которой физик Араго выступил 3 июля 1839 года в палате депутатов как защитник изобретения Дагерра. Замечательно в этой речи то, как она находит связь изобретения со всеми сторонами человеческой деятельности. Развернутая в ней панорама достаточно широка, чтобы сомнительное благословение фотографии живописью – без которого и здесь не обошлось – оказалось несущественным, зато предвидение действительной значимости открытия раскрылось вполне.

«Когда изобретатели нового инструмента, – говорит Араго, – используют его для изучения природы, то всегда оказывается, что ожидаемое ими всего лишь малая часть в сравнении с рядом последующих открытий, начало которым положил этот инструмент».

Подобно тому как семьдесят лет спустя Утрилло2 будет рисовать свои обворожительные изображения домов в парижских пригородах не с натуры, а с открыток, так и признанный английский портретист Дэвид Октавиус Хилл использовал для своего настенного изображения первого генерального синода шотландской церкви 1843 года целую серию портретных фотоснимков. Однако эти снимки он делал сам. И именно эти простые технические вспомогательные средства, не предназначенные для чужих глаз, обеспечили его имени место в истории, в то время как его живописные работы преданы забвению. И все же глубже, чем эти серии фотопортретов, вводят в новую технику некоторые документальные снимки: это изображения безымянных людей, а не портреты. Такие изображения уже давно существовали в живописной форме. Если картины сохранялись в доме, то время от времени кто-нибудь еще спрашивал о том, кто на них изображен. Два, три поколения спустя этот интерес исчезал: картины, если они сохраняют значение, сохраняют его лишь как свидетельство искусства того, кто их нарисовал. Однако с появлением фотографии возникает нечто новое и необычайное.

Или если посмотреть на снимок фотографа Даутендея, изображающий его в то время, когда он был женихом женщины, которую он годы спустя, после рождения шестого ребенка, нашел в их московской квартире с перерезанными венами. На фото они стоят рядом, он словно держит ее, однако взгляд ее направлен мимо него, впившись в роковую даль. Если достаточно долго быть погруженным в созерцание такого снимка, становится понятным, насколько тесно и здесь соприкасаются противоположности: точнейшая техника в состоянии придать ее произведениям магическую силу, какой для нас уже никогда больше не будет обладать нарисованная картина. Вопреки всякому искусству фотографа и послушности его модели зритель ощущает неудержимое влечение, принуждающее его искать в таком изображении мельчайшую искорку случая, здесь и сейчас, которым действительность словно прожгла характер изображения.

История фотографии в России зародилась в первой половине XIX века. Значительный вклад в развитие фотоаппаратов внес фотограф Левицкий. До него конструкция любой фотокамеры была слишком массивной, что мешало её транспортировке. Левицкий же заменил боковые стенки на меха. Теперь фотоаппарат можно было складывать для транспортировки. Вскоре появились модели, которые помещались в относительно небольшой чемоданчик.

Современность

Питер Линдберг – один из самых выдающихся фэшн-фотографов в мире. Ему приписывают заслуги в создании феномена супермоделей 1990-х годов.

Считается, что Петер Линдберг первым представил в фотографии форму нового реализма, пересмотрев стандарты красоты под влиянием работ таких фотодокументалистов, уличных фотографов и фотожурналистов, как Доротея Ланж, Анри Картье-Брессон и Гарри Виногранд. Он отличается от своих коллег гуманистическим подходом и особым видением женщин, выделяя в первую очередь их духовность и индивидуальность.

Линдберг всегда выступал против излишней ретуши, чрезмерно глянцевых изображений, не имеющих ничего общего с действительностью. Может быть, потому, что в жизни ему много пришлось пройти — и буквально, когда он жил в разных частях мира, и фигурально, видев и лишения, и достаток. «Я вырос в индустриальном районе Германии, — пытается объяснить свой стиль и подход Питер, — и всегда был больше связан с русским взглядом на фотографию, к примеру, тем, который можно увидеть у Родченко. Меня никогда не вдохновляли, не удивляли богатые люди. Ни тогда, ни сейчас».

Его нелюбовь к «фотошопу» и ретуши, умение пользоваться которыми теперь важнее, чем навыки работы с фотокамерой, уже стала легендой. «Дело в том, что на самом деле нет такой необходимости все настолько сильно ретушировать. Единственное исключение — это реклама косметики…

…представители компаний должны быть уверены, что фотографии смогут продать как можно больше продукта, — делится своей позицией Линдберг. — По большому счету, меня не очень волнует такой подход в рекламе, тут надо понимать, что основную роль играют последующие продажи. Но фотографам, которые работают, к примеру, с модными журналами, не надо этого делать. Они продолжают только потому, что по каким-то причинам не могут сказать «нет» фото- и главному редактору. Есть, конечно, и те, кто хочет, чтобы их фотография выглядела такой, вычищенной. Но мне кажется, что это просто глупо».

Линдберг резко изменил стандарты модной фотографии во времена повального увлечения чрезмерной ретушью. Он уверен, что есть что-то ещё, делающее человека интересным, вне зависимости от его возраста. В одном из интервью он сказал: «Современные фотографы должны освободить женщин и, наконец, всех от террора молодости и совершенства».

ИСТОЧНИКИ:

Вальтер Беньямин, «Краткая история фотографии». 

www.peoples.ru/art/photo