«Словотворение». Что это такое, наверное, едва ли кто-то понимает. Казалось бы, ведь есть моноспектакли. Может, это оно? Грамотные театралы поясняют: нет, не оно. Вкус этого театрального действия отличается от всего, что нам, зрителям, подавали раньше. Однако рецепт его удивительно прост. Нужно всего лишь взять любимых актеров театров, добавить лучшие монологи, переместиться на малую сцену и выключить свет в зале.
«Настоящий актер не может довольствоваться только тем, что ему предоставляет даже самый лучший академический театр. Все равно чего-то ему будет не хватать. А именно самовыражения, какого-нибудь даже безумства, поиска своего слова, самостоятельности», – комментирует художественный руководитель, актер театра им. А.В.Луначарского, Евгений Журавкин.
Здесь нет никаких творческих рамок. Каждый участник должен был оставить за кулисами все маски, костюмы, роли и выйти к зрителю, обнажив душу.
Как творилось слово?
Читали и Бродского, и Достоевского, и Цветаеву.
Регламент выступления – восемь минут. Это значит, что каждые 8 минут атмосфера в зале менялась на сто процентов. Каждый из участников отдавал свою энергию, свои силы, оголял свой нерв. И зритель послушно покорялся, очаровываясь и пленяясь.
Истории очарований на «Словотворении».
Очаровал Данил Высоцкий, а инструментом для этого был выбран фельетон Аркадия Бухова «Ко́венская романтика». Казалось бы, история давностью в почти 100 лет, а от картинки сегодняшнего дня и не отличишь. Что Ко́ вно, что любой другой город – не спрячешься от любопытных глаз, куда не иди. Рассказ об одном «ухаживании», которое из развлечения превратилось в мучение. Легко и актуально, а потому цепляет.
Следующая волна очарования поднялась после выступления Валерия Александрина. Читал он Маяковского: «Маруся отравилась» и «Я счастлив»:
Граждане,
у меня
огромная радость.
Разулыбьте
сочувственные лица.
Мне
обязательно
поделиться надо,
стихами
хотя бы
поделиться,
Я
сегодня
дышу как слон,
походка
моя
легка,
и ночь
пронеслась,
как чудесный сон,
без единого
кашля и плевка.
Неизмеримо
выросли
удовольствий дозы.
Дни осени —
баней воняют,
а мне
цветут,
извините,-
розы,
и я их,
представьте,
обоняю.
И мысли
и рифмы
покрасивели
и особенные,
аж вытаращит
глаза
редактор.
Стал вынослив
и работоспособен,
как лошадь
или даже —
трактор.
Бюджет
и желудок
абсолютно превосходен,
укреплен
и приведен в равновесие.
Стопроцентная
экономия
на основном расходе —
и поздоровел
и прибавил в весе я.
Как будто
на язык
за кусом кус
кладут
воздушнейшие торта —
такой
установился
феерический вкус
в благоуханных
апартаментах
рта.
Голова
снаружи
всегда чиста,
а теперь
чиста и изнутри.
В день
придумывает
не меньше листа,
хоть Толстому
ноздрю утри.
Женщины
окружили,
платья испестря,
все
спрашивают
имя и отчество,
я стал
определенный
весельчак и остряк —
ну просто —
душа общества.
Я
порозовел
и пополнел в лице,
забыл
и гриппы
и кровать.
Граждане,
вас
интересует рецепт?
Открыть?
или…
не открывать?
Граждане,
вы
утомились от жданья,
готовы
корить и крыть.
Не волнуйтесь,
сообщаю:
граждане —
я
сегодня —
бросил курить.
Названия стихов, конечно, подобраны как нельзя лучше, ведь на слух кавычки не воспринимаются, и зрители в ужасе ожидали услышать монолог человека, который радуется чужому горю. Но к их счастью, перед ними предстала блестящая игра артиста драматического театра им. Б. А. Лавренева, который мастерски передал залу полярно противоположные настроения двух произведений. С одной стороны счастье от того, что «я сегодня бросил курить», а с другой – объявление в «Рабочей газете», что Маруся отравилась «за то, что лакированных нет туфелек у ней». В этом весь Маяковский. В этом весь Александрин.
Выступления этого участника я ждала с особым волнением. Петр Котров, наконец, выходит на сцену. Достоевский, «Бесы». И тут происходит следующее: «Я, Николай Ставрогин, отставной офицер. Проживал в Петербурге предаваясь разврату, в котором не находил удовольствия». После этих слов стало ясно – будет больно. Задача артиста на сцене не развлечь зрителя, а завлечь его. С первой секунды и на неопределенное время. Петр Котров в своем «времени» вышел далеко за рамки одного выступления. Задача артиста на сцене не влюбить, а вызвать чувства. За восемь минут он вызвал во мне бессчетное количество эмоций. Некоторым из них сложно было придумать определение. Казалось, они проснулись впервые в этот самый миг. Но одно чувство, главное, ни с чем не спутаешь: ненависть. Задача артиста на сцене не сыграть, а прожить. Петр Котров, молодой светлый юноша с обаятельнейшей улыбкой, смог прожить за 8 минут жизнь больного и бесчеловечного Николая Ставрогина и вызвать неожиданно, но раз и навсегда проснувшиеся к этому герою чувства. Очаровать даже тем, чем это сделать невозможно – задача артиста на сцене.
«Словотворение» сотворилось.
Победа досталась Евгению Овсянникову, который читал рассказ Даниила Хармса «Власть». Он беседовал с залом, будто со старым приятелем, который пришел за советом. С помощью простых, но тяжелых и метких слов Хармса актер смог заглянуть в душу каждого зрителя и заложить туда новые темы для размышлений.
Фаол сказал: «Мы грешим и творим добро вслепую. Один стряпчий ехал на велосипеде и вдруг, доехав до Казанского Собора, исчез. Знает ли он, что дано было сотворить ему: добро или зло? Или такой случай: один артист купил себе шубу и якобы сотворил добро той старушке, которая, нуждаясь, продавала эту шубу, но зато другой старушке, а именно своей матери, которая жила у артиста и обыкновенно спала в прихожей, где артист вешал свою новую шубу, он сотворил по всей видимости зло, ибо от новой шубы столь невыносимо пахло каким-то формалином и нафталином, что старушка, мать того артиста, однажды не смогла проснуться и умерла. Или ещё так: один графолог надрызгался водкой и натворил такое, что тут, пожалуй, и сам полковник Дибич не разобрал бы, что хорошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно».
Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула.
— Хо-хо,— сказал он, лежа на полу,— че-че.
Фаол продолжал: «Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а, с другой стороны, сказано: не балуй. Может,лучше вовсе не возлюбить? А сказано: возлюби. А возлюбишь — набалуешь. Что делать? Может возлюбить, да не так? Тогда зачем же у всех народов одним итем же словом изображается возлюбить и так и не так? Вот один артист любил свою мать и одну молоденькую полненькую девицу. И любил он их разными способами. И отдавал девице большую часть своего заработка. Мать частенько голодала, а девица пила и ела за троих. Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в своем распоряжении две хорошие комнаты. У девицы было четыре пальто, а у матери одно. И вот артист взял у своей матери это одно пальто и перешил из него девице юбку. Наконец, с девицей артист баловался, а со своей матерью — не баловался и любил ее чистой любовью. Но смерти матери артист побаивался, а смерти девицы — артист не побаивался. И когда умерла мать, артист плакал, а когда девица вывалилась из окна и тоже умерла, артист не плакал и завел себе другую девицу. Выходит, что мать ценится, как уники,
вроде редкой марки, которую нельзя заменить другой».
— Шо-шо,— сказал Мышин, лежа на полу.— Хо-хо.
Фаол продолжал:
«И это называется чистая любовь! Добро ли такая любовь? А если нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего ребенка. Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила его в сад и сажала на песочек. Туда же приносили
детей и другие матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока маленьких детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешеная собака, кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплями кинулись к своим детям, в том
числе и наша мать. Она, жертвуя собой, подскочила к собаке и вырвала у нее из пасти, как ей казалось, своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что это не ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы схватить и спасти от смерти лежащего тут же рядом своего ребенка. Кто ответит мне: согрешила ли она или сотворила добро?»
— Сю-сю,— сказал Мышин, ворочаясь на полу.
Фаол продолжал: «Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит ли зверь?
Или грешит только один человек?»
— Млям-млям,— сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола,— шуп-шуп.
Фаол продолжал: «Если грешит только один человек, то значит, все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит в человека, а только выходитиз него. Подобно пище: человек съедает хорошее, а выбрасывает из себя
нехорошее. В мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать нехорошим».
— Умняф,— сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.
Фаол продолжал: «Вот я говорил о любви, я говорил о тех состояниях наших, которые называются одним словом `любовь’. Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери к ребенку, любовь сына к матери и
любовь мужчины к женщине — быть может, это все одна любовь?»
— Определенно,— сказал Мышин, кивая головой.
Фаол сказал: «Да, я думаю, что сущность любви не меняется от того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не скидывая своих фюзеляжек. Раскрытие
тайн перестановок и мелких свойств нашей души, подобной мешку опилок…»
— Хвать! — крикнул Мышин, вскакивая с пола.— Сгинь!
И Фаол рассыпался, как плохой сахар.
Вторая победа досталась Глебу Козляеву, представлявшего поэму Давида Самойлова «Снегопад». И так легко и невинно он это делал, точно действительно солдат, которого пушистый снег только и ждет в городе. Чистота всегда пленяет. Так и молодой актер прозрачными нитями поэзии притянул к себе зрителя.
А Роберт Салахов и его Бродский, Николай Коваленко и «Светлые души» Шукшина, Петр Котров, о котором Вы уже все знаете, и Екатерина Скрибцова, представлявшая монолог Дины из «Дыни» Керена Климовски…
«Словотворение» раскрывает спрятанные таланты актеров. Просыпаются незнакомые чувства в сердцах у зрителей, артисты по-новому смотрят на своих коллег. «Словотворение» стало маленькой жизнью для каждого, кто волей судеб оказался его частью.
Фото: Татьяна МИРОНЮК
