Любовь моя, почти три месяца я была счастлива с тобой. «Как никогда в жизни», – скажу я. «Тебе это только кажется», – скажет он.
И он будет прав. Ведь на самом деле его не устроил мой идеальный «он». Его присутствие не имело особого значения, так как была только я и моя любовь. И он, как физическая субстанция была не нужна. А его, в свою очередь, не устроило мое идеальное «я». Ему сложно было дотянуться до меня. И Малыш не потянул весь этот груз страстных эмоций, бурю романтических настроений и масштаб веры и надежды на совместное будущее. Я растерзана этой гнусной истиной, я была шокирована этой реальной правдой: ему больше нравилась я грубая, самодостаточная, циничная, игнорирующая. Мне казалось, что это низкие характеристики, но он до них доставал. Однако, мои чувства к нему возвышали меня, сделали заботливой, нежной и любящей, а он недотянул. В конце концов, ему же хуже — я всего лишь утратила неверного поклонника, а он потерял женщину, которая полюбила бы его навеки.
Как оказалось, важен не только материальный уровень, но и духовный. Мой духовный мир оказался выше. Я сама выбрала такое состояние. Оно мне нравилось, оно помогало работать. Но как же приказать чувствам быть, а не казаться? Нам всегда думается, что эти чувства реальны, пока отношения не заканчиваются и тогда возникает эффект нереальности этих отношений, и мы понимаем, что все нам лишь показалось. На сегодняшний день, в нашем веке хочется бесцельно и постоянно говорить «мед», «сгущенка», не рассчитывая на сладость во рту. Потому что от этого чуть проще жить. Его руки, запах, голос, дыхание, лицо. Аксессуары, которыми он гордился; костюмы, которые он обожал; отражение в зеркале, на которое он любовался – все это моментально исчезло. Мне приходилось ему напоминать о том, что он «самый», что я такая только с ним. И если он меня уже не прямо спрашивал, но всегда задумывался: «Почему она со мной?» Это как напоминать своему малышу, что он самый лучший, красивый и умный!
Потом возникла вечная потерянность, которую он и я безуспешно пытались преодолеть. Я осознанно выбрала позицию воспитательницы, заботливой матери, близкого друга и старшей сестры. Зачем оно мне было надо? Неужели то, как я его называла – «малыш», вынуждало меня принять на себя подобные функции? Но и мне хотелось быть малышкой. Помнится, меня так называли. Не помнится, чтобы так ко мне относились. На что я надеялась будучи с малышом? На зрелые отношения? Смешно.
Люди думают, что им всегда удастся то, во что они верят сердцем, а не разумом. Вот поверила я, что человек младше меня сможет сделать меня счастливой – потерпела фиаско. Небось верит кто-то, что к звездам дотянется. Стало быть, поверил и малыш, что осилит меня и недотянулся. Может, стоило ему быть чуточку разумней? А ведь, я доносила до него важные мысли: «У тебя все получится и все будет. Я же рядом» и «Не играйся, не балуйся, я – не про время и сезонность. Я навсегда». Если мужчина не понял какую-нибудь мысль, это не означает что она не дошла до него. Это означает что тот недотянулся до нее.
Я задумываюсь: зачем браться за что-то, если не уверен в своих силах? В любом ремесле приветствуются инициативы и пробы. Хуже, когда речь идет о человеческих судьбах и чувствах. Уровень ответственности и надежности выходит за шкалу нормы. Я прошу больше отдачи, больше времени, больше эмоций, больше себя. Наши с малышом отношения не переросли даже прошлые. Вначале он дотянулся до меня, даже стал небольшой частью меня. Малыш мог видеть мир моими глазами, слышал страхи в моей голове, ощущал биенье моего сердца, чуял запах и вкус последней еды и недавнего парфюма. Но я оказалась ему не по силам. С пожаром, бушующим в моей голове, не справится малыш, это по зубам более зрелого и дальновидного человека. Это был пожар безумной, всепоглощающей любви, и лишь истинные безумцы и влюбленные романтики способны поддерживать его постоянно.
Я напоминала ему о своих простых желаниях и слышала в ответ: «Все будет». На репите эти два слова крутились в моей голове и на его языке. В итоге? Он не потянул романтический ужин при свечах, утреннее кофе на Патриарших, прогулки в Александровском саду. А о поездке в Амстердам я могла только мечтать. С другим.
Это был конец августа, конец моего терпения и конец нашего общения. Всю неделю я видела его бегающие от меня глаза и игнорирующий меня взгляд. Ответы искала в себе, в предыдущих днях и в мрачной московской погоде. Через 4 дня за окнами Москва-Сити стало светло и ясно, но не в моих мыслях и не в нашем с ним общении. И я вывела его на чистый и ясный разговор. Когда все ушли из офиса, я зашла к нему в кабинет и как суровый руководитель, как строгая мать, как старший брат, как педагог отчитывала его. Он лишь кивал и соглашался со мной. Бедный малыш. Бедная я! Зачем я только его так прозвала?! Что за фатальное имя. Передо мной сидел маленький ребенок с чувством вины, без капли ответственности и воли. Я его называла и «трусом», и «меркантильной тварью», и «предателем». Это был апогей возмущения моей гордости и чести. Они негодовали, что некто вроде него может так со мной играться, словно с соседскими детьми в песочнице. И когда горшочек с моим терпением переполнился, я взорвалась. Он уходил от ответов, а позже и вовсе встал, чтобы уйти навсегда. А что делают взрослые, когда не слушаются дети? Они их бьют. И я дала ему пощечину. Я дотянулась до его 2-х метрового роста, не поставив табуретку и без прыжка. Я захотела и дотянулась.
Моя правая рука болела, но сердце успокоилось. Месть восторжествовала, но через полчаса утихла и я заплакала. Наверное, каждый взрослый жалеет, что ударил своего малыша. Далее все пошло по классическому сценарию: он, конечно, извинился и перешел на дружеский лад. На следующий день в офисе он пригласил меня выпить кофе. Стоило нам переступить порог офиса, как он обнял меня со спины и стал судорожно целовать. Я повернулась к нему и сказала: «Ты сумасшедший. Тебе видимо понравилось? Может другую подставишь?» Он улыбнулся и поцеловал меня как никогда прежде. От неудержной страсти он слегка ударил меня по щеке со словами: «1:1». И я поняла его состояние: и мне понравилось.
Прошла уже взрослая неделя, и я решила отметить это походом в кино наедине с собой. Свет в кинотеатре выключили. Началась паника. Я встала, чтобы выйти к двери со страхом в сердце, что выхода нет. Свет в конце коридора мне помог. И я вышла. Время было позднее. Я так хотела услышать его голос и успокоиться. Позвонив ему, я услышала гудки и далее выключила телефон. Он не взял трубку, не перезвонил. И я задумалась: а если в это время со мной что-то могло произойти и он был мне нужен? Его инфантилизм я приравняла к безразличию. Я спросила себя: что же я с ним делаю? Это когда ты хочешь, мечтаешь, гонишься за этими чувствами и отношениями, а потом понимаешь, что вот — протяни и схвати рукою! Только зачем оно тебе такое? Зачем оно мне такое? Закончилось это все моим решением оставить малыша посреди незнакомой для него столицы и пусть он сам находит дорогу. Так я отпустила его руку. Дальше сам.Ну хотя бы сделала из него мужчину! Я «выключила свет» в офисе наших с ним отношений и уволилась. В прямом и переносном смысле этого слова. Я ушла с работы, я закрыла все выходы к нему. Через два дня я увидела свет в конце коридора, он вывел меня на Патриаршие пруды…
Размышляя о нашем с ним возможном продолжении, мне вспомнились строки Гончарова из «Обломова»: «Потянулась бы за этим длинная ночь, скучное завтра, невыносимое послезавтра и ряд дней все бледнее, бледнее…». Как погода в Лондоне.
